Воспоминания смертника «Кашкетинских расстрелов» Г.А.Черкасова «Воркута». 1936-38 г.г. 2.СЕВЕРА. Статьи / Литстраница Послано Admin 15 Дек, 2023 г. - 10:54 |
|
Эти воспоминания Г.А.Черкасова отредактированы его сыном писателем В.Г.Черкасовым-Георгиевским. Георгий Акимович был в 1937-38 годах среди смертников в Воркутлаге на расстрелах под командой лейтенанта НКВД Е.Кашкетина, где случайно уцелел. Предыдущая публикация — 1. ЭТАП — СЫН Л.ТРОЦКОГО С.СЕДОВ. «КАРЛ МАРКС» ЦОМАХ. КНЯЗЬ ЩЕРБИЦКИЙ.
 2. СЕВЕРА — МИМО СОЛОВКОВ. ТРОЦКИСТЫ. БЕЛОГВАРДЕЕЦ МИХАЙЛОВ. ПЕРВОЕ САМОУБИЙСТВО. Утром наш этап партиями перегоняли в порт для погрузки на огромный старинный пароход "Енисей". Он мрачностью напомнил мне древний английский корабль, изображение которого я видел в дореволюционной "Ниве". На нем из Британии в Австралию отправляли преступников на каторгу. Спустя век и мы уходили с материка в никуда. На "Енисее" нас заводили через верхнюю палубу в трюм. Это колоссальный зал с массой задраенных толстыми стеклами зарешеченных иллюминаторов. Плавучая тюрьма. Трехэтажные нары тянулись вдоль трюма, разделенного на отсеки. В один из них пригнали партию женщин, у некоторых грудные дети, рожденные в заключении. Они зэчки из тюрем Горького, когда-то Нижнего Новгорода. Девушки среди них, красивые, были студентками Горьковского педагогического института. Пожилые женщины — в основном из политизоляторов Верхнеуральска и Владимира. Их разместили с нашей партией через перегородку. Такая милость — женское общество, мы свободно общались с ними, прекрасно эрудированными. Перед отплытием вместе поднялись на палубу, где столпились все зэки. На верхнем мостике четыре пулемета целились в нас. На возвышенных палубных местах с винтовками наперевес цепенел конвой. Бросаться за борт для побега бесполезно, под пулеметным, винтовочным огнем далеко не уплывешь. Когда "Енисей", лавируя между судов, выходил в открытое море, на соседних иностранных кораблях высыпали матросы. Они видели, что мы шли под усиленной охраной, приветствовали советских зэков. Французы кричали, махали сорванными с голов бескозырками, англичане ревели, поднимая руки. Точно так, но строем на бортах под гремящий корабельными оркестрами русский гимн "Боже, Царя храни!" приветствовали французские и английские экипажи идущий на смерть крейсер "Варяг", в его последний бой вместе с канонеркой "Кореец" — одни против японской эскадры в 1904 году в Чемульпо. Теперь моряки воздавали честь последним русским Совдепии, у которых уже не было сил сражаться. Троцкисты стояли неподвижно, бубнили: — Это буржуазные, капиталистические страны. Мы не можем их приветствовать. Зато все остальные зэки нашего парохода дружно кричали "ура!", махали руками, женщины — шляпами… На просторе море штормило, меня замутило, я бродил как пьяный. Грузины из тюрем Кавказа, в основном пожилые, полеживали на нарах, один поглаживал живот и напевал: — Кю-ю-шать хачу, кю-ю-шать... Другой посмотрел на меня выпуклыми глазами и сообщил: — У нас на Кавказе сто пуд виноград, а на Воркута сто пуд комары! Я ответил: — Думаю, что на Воркуте ничего нет, кроме снега и льда. Троцкисты строго делились на две группы: ортодоксы и спутники — лишь теоретически признающие их политическую платформу. Ортодоксы же были и здесь борцами, открыто выражали свои взгляды, троцкистскую программу, критиковали по любым вопросам. Они не считались ни с конвоем, ни с администрацией. На Воркуте ортодоксы стали организаторами всех беспорядков, голодовок, демонстраций, и все зэки следовали им. Ортодоксы называли себя ленинцами в отличие от сталинцев, содержащих их за решеткой. Льва Давидовича Троцкого они называли меж собой ласково буквами ЛД. Его сын Седов вел себя весьма скромно, ни перед кем не унижался и не над кем не возвышался. Среди троцкистов был окружен ореолом любви — символ ГУЛаговской политической оппозиции. Особняком среди ортодоксов держался грузин Бодридзе, возможно, потому что значительно выше их по культуре и образованности, говорил на отличном французском языке, как и по-русски. Еще запомнился армянин-троцкист, похожий на Сократа: такой же курносый, с огромным лбом в мелких шишках, надбровные дуги, спокойные "философские" глаза, — как на известной скульптуре древнегреческого Сократа. Он был из правительства советской Армении. Среди ортодоксов также выделялись брат и сестра евреи. Они встретились на "Енисее" после долгой тюремной разлуки. Брат средних лет, но совсем седой, высокий, необыкновенно худой и бледный с беспокойными выцветшими глазами. Как и Познанский, имел скрипку, сказал мне, что для заключенных играет всегда, но никогда — для конвоя, администрации и вольнонаемных. Из-за туберкулеза он харкал кровью в платок, а кашляя, отворачивался или отходил в сторону. Его двадцатипятилетняя сестра со впалой грудью, горбатой спиной на последнем градусе чахотки, голова бела как у старухи. На ее уродливом, перекошенном лице дергались фиолетовые губы, зияли высокий смертельно-белый лоб, пронзительные глаза, она смотрела на все критически и озлобленно. Лишь когда она разговаривала с братом на идиш, на щеках загорался румянец. Их отправили на курорт к северному полюсу, чтобы быстро избавились от болезней. Я подумал о ней: "-- Эта девушка имела в жизни одну утеху — политику. Анализировала обстановку, раскусывала людей, впивалась во внутреннюю, внешнюю политику СССР. Критиком была беспощадным, а это страшно советским деятелям". Троцкисты, в основном евреи, были неподдельно идейны и разделяли свою нацию на евреев и жидов. Они презирали жидов, строящих жизнь на гешефт-комбинациях, на том, "что я буду с этого иметь"? С жидами они не общались и не подпускали близко к себе. Содержание троцкистов-ортодоксов уничтожало в них даже саму национальность. По ним увидел, что у людей на определенном уровне развития исчезает ощущение своей национальности из-за высокого понятия долга. Может быть, крайность их положения сделала такими? Возможно, то были отборные люди? Мне трудно ответить на эти вопросы. Но такими они мне запомнились. Чтобы освежиться от морской болезни, я поднялся на палубу. Белое море Ледовитого океана необъятно простиралось окрест, сливалось на горизонте с небом огромным куполом, напоминавшим о шарообразности Земли. Такая же колеблющаяся гладь, как и тогда, когда не было человека. Наша бренность на нашей планете! Страшно стало и оттого, что я внимательно осмотрел громадный "Енисей". Он был дряхлым и потому что не раз побывал на дне морском. Полугнилые, позеленевшие борта, пропитанные солью ниже ватер-линии, облепленные ракушками, изъеденные червоточиной. Я подумал: "-- Не раз он тонул, а теперь с зэками затапливается и поднимается наверх уже без людей?" Спустя несколько месяцев на Воркуте я прочел в газете "Северная правда", издававшейся в Нарьян-Маре, на последней странице сообщение мелким шрифтом: "Вчера в Белом море затонул океанский пароход "Енисей" от взрыва парового котла". Это произошло в ту навигацию на втором рейсе "Енисея", наш был первым. Тягостно мне стало у борта. Чтобы отвлечься, перевел взгляд на палубу. Вон бредет старый эсер Левин, имеющий один глаз, и тот косой, не замечает свисающий по дороге могучий такелажный крюк. Ударяется лысиной! От боли схватился за голову, закрыв единственный глаз. К нему подходит бывший фармацевт Фишман и осведомляется: — Это что? Попытка самоубийства? На палубе стайка девушек, я залюбовался одной из них-- изящной, кареглазой. Как ладно сидело на ней аленькое платьишко с вишневыми полосками… Они наклонялись через борт, разглядывая волны. Кто-то из зэков закричал: — Смотрите, вон вдали Соловки! Мы увидели в дымке очертания белых стен и храмов, колоколен древнего монастыря. Я вспомнил не "широка страна моя родная", а подлинно народную песню в 1925 году: В Белом море просторы и ширь -- Соловецкий былой монастырь. Там конвой от тоски и забот Все прикладами лупит народ... Точки эти золотые, огоньки Нам напоминают лагерь Соловки... Все, кто наградил нас Соловками, Просим, приезжайте сюда сами: Просидите вы годочка три иль пять, Будете с восторгом вспоминать! Комендантом Соловецкого лагеря особого назначения был ссученный зэк по кличке Курилка. Он нещадно давил, уничтожал зэков по-любому, списывая покойников: "Убит при попытке к побегу". Теперь рыжего Курилки там не было, расстреляли вместе с подопечными. Я вспомнил из "Истории России" С.М.Соловьева, что на Соловках когда-то старообрядчески бунтовали монахи, всячески старались оградить себя от мирской суеты. Теперь "суета" втоптала лагерь-монастырь в смерть. А в послевоенное время я прочитал в газете "Известия": "В полночь мы наблюдали закат. Оранжевый шар, скользнув по лезвию морского горизонта, будто нехотя окунулся в холодные волны. Дневной свет слегка померк: на небо словно набросили прозрачное серое покрывало. Пассажиры "Вацлава Воровского", особенно южане, с восторгом говорили друг другу: — Представляете, белая ночь в Белом море! ...Конец плаванья. Выскакиваешь на палубу и останавливаешься завороженный. Стольный русский град, словно сошедший со страниц пушкинских сказок, смотрит на тебя с берега башнями-глыбами, подбоченившимися крутобокими стенами, куполами церквей... Все это история, порой печальная, порой трагичная, а чаще героическая. Она не умалчивает и о том, что Соловки были местом ссыльным. Но все это в прошлом. А Соловки живут настоящим и будущим"... Вот такая красивая дрянь. Соловки были первосортным концлагерем. Сколько лучших русских людей сгинуло соловецки! Бессмертны для русского гоголевские слова: "Скучно жить на этом свете, господа!". Из Белого моря мимо Кольского полуострова мы вышли в Баренцево море. Цвет начинавшегося Ледовитого океана изумрудного оттенка, волны мощнее пенились по бортам хлопковыми кружевами, опадая за кормой водопадом. Холодная туманная стынь сливалась с северным небом. Мне показалось, что вся планета залита этой волнующейся водой. Не может же ничтожная часть суши властвовать над такой стихией, которая способна поглотить ее немедленно. О всемирном потопе знаем из Библии и по клинописи с плит, найденных при раскопках эпохи Шумеров. Раз потоп был, он возможен снова! Я стоял на палубе тюремного парохода, смотрел на Баренцево море и думал, что эта стихия страшная пропаганда против наших правителей. Ее бы "органам" давно арестовать, но пока не под силу, лишь посильно хватать нашего брата. Вокруг зияли зрачки конвойных пулеметов и винтовок, а зэки оживились, словно в круизе. Женщины сгрудились на корме, разглядывая буруны. Троцкисты стояли кучками, беспрестанно что-то обсуждая. Я спустился в трюм, где в наш отсек набилось много людей, потому что Михайлов с верхних нар как с трибуны что-то забавно рассказывал. Здесь не было троцкистов, только русские "контрики". Кто-то его попросил: — Ты лучше расскажи, как у Деникина и Колчака воевал с красными. Михайлов поворошил ежик на голове, улыбнулся. — Да что у Деникина, Колчака. Я на гражданской воевал и у басмачей в Туркестане — уже в кавалерии. Был под началом Эргаш-курбаши в чимганских горах. Помню, зарезали мы эмиссара-англичанина, союзника, поставлявшего нам оружие. Они, сволочи, прятались за нашими спинами. Надо сказать, и вместе с сартами, или как их сейчас называют, узбеками, тяжело воевать. Их, ежели не вытянешь ногайкой, в атаку не пойдут. Бывало, перед наступлением перепорешь весь эскадрон. Зато наездники лихие и непревзойденные разведчики. Я посылал их снимать красных часовых. В любое время: ночью, днем, в дождь, в затишье, — бесшумно подползут с кинжалом в зубах к дозорным, резали тех как баранов. Но мы, офицеры, им не больно верили, требовали, чтобы доказательством тащили головы часовых в мешках. Однажды мне приволокли аж шесть голов в буденовках. У басмачей нравы дикие, однако и в белых отрядах хватало беззакония и чего похуже. Я в таком отряде отступал к афганской границе, с нами обозно ехали семьи офицеров. Они замедляли движение, и командование решило оставить их красным, рассчитывая, что те не порубят женщин и детей. Многие офицеры были против, но командир приказал, эскадроны ушли вперед. И вот нашлись среди нас головорезы, какие посчитали, что женщины укажут красным маршрут нашего отхода. Они тайно вернулись и прикончили весь обоз. Бог наказал, красные нас и так нагнали, мы сдались. У тех свои "обстоятельства". В плену нам комиссар говорит: — Вы, ребята, много зла нам причинили. Чтобы очиститься, должны участвовать в карательной экспедиции. У нас взбунтовался один полк, мы его разоружили, вам надо покончить с ним. Выдали нам оружие и коней. Когда мы подскакали к бунтовщикам, рука не поднималась убивать беззащитных. А как из них побежал один, второй, остальные, мы начали рубить... Михайлов был сыном слесаря петроградского Путиловского завода, окончил гимназию с золотой медалью. Поэтому во время Великой войны его без экзаменов приняли в юнкерское училище, на германском фронте дослужился до поручика в пехоте, у белых — до капитана. Не расстреляли, потому что побывал красноармейцем, но стал вечным зэком по статье 58 пункт 13 — служба в белой армии. Затем Михайлов, покуривая, прочел нам едва ли не лекцию по животрепещущим вопросам: — Многие спрашивают, почему среди троцкистов девяносто девять процентов евреев? А кто организовывал революцию? Председатель Уралсовета Белобородов рассказал, что государь в Ипатьевском доме Екатеринбурга однажды спросил его: — Скажите, а Ленин еврей? Из этого Белобородов правильно понял, что ранее жандармское управление информировало государя — революцию делают евреи. Это вполне определилось, когда в первом совецком правительстве евреев оказалось девяносто процентов. Начиная с Маркса, его зятя Лафарга, все они сионисты. С нами едет как троцкист Цомах, более полувека занимающийся политикой в разных партиях, но ближе всего его сердцу — возрождение еврейского государства в Израиле, сионистское господство над капиталистическим или социалистическим путями развития любой другой страны. Через сионизм — к мировому господству! Троцкисты кричат нам, что мы фашисты. Что же такое фашизм? В переводе на русский "фашина" – связка, пучок. Фашистская система похожа на совецкую тотальным палочным режимом с принуждением к труду через тюрьмы и лагеря. Однако отличается она от совецкой тем, что вооруженно защищает национальную, государственную, частную собственность от антиобщественного элемента, стремящегося к захвате власти в любой стране. Этот поганый элемент — коммунисты, жиды, прочие бездельники, желающие не трудиться, а жить за счет коренного населения. Действуют они под лозунгом пролетарского интернационализма "дружбы народов". Методы их обработки коварны, что видно на примере России. После революции еще во время НЭПа стало ясно, что русская сила была не в рабочем классе, а в крестьянстве. Это девяносто процентов населения России в сельских районах с земельной собственностью. Чтобы уничтожить русский дух, русский народ как нацию, требовалось сразу сломать хребет крестьянству — раскулачить силу. Кого? Сначала зажиточных. Но зажиточный крестьянин сам труженик, он никогда не использовал наемный труд и никого не эксплуатировал кроме своей семьи. А его большевики разоряли, стирали с лица земли. Тогда эти крестьяне, основа русских, говорили в деревнях малоимущим, беднякам: — Сейчас с нашего мяса сдирают сало, а потом с ваших костей отдерут мясо. Теперь в колхозах не только обглодали крестьянские кости, а уже требуют сдавать шерсть с несуществующих у колхозников овец! В селах крестьянки перед сборщиками налогов задирают подол и кричат: — Приходите попозже — сострижем для вас у себя все, что осталось! У иного крестьянина и кур нет, а яйца государству сдай. Бедняга идет на рынок, покупает яйца у других и сдает, чтобы не посадили в тюрьму. Всегда за все расплачивается трудовой народ, не теряет лишь антиобщественный элемент, занимается ли он подрывной деятельностью, стоит ли он у власти. Ныне в Германии пришел к власти Гитлер и заявил: — Бог не хотел равенства, поэтому Он создал нации! Мы будем строить национал-социализм, организуем общество для самообогащения своей нации. Мы защищаем ее от распада и разложения еврейством и коммунистами, выдуманными Марксом. Национал-социалисты говорят, что евреи это страшное племя. Не имея государства, они, рассеявшись по миру, за многие века не потеряли свое национальное лицо. Тогда как в таких условиях любая другая нация давно бы ассимилировалась, растворилась. В старину евреи занимались самым доходным — работорговлей, чудовищно обогатились, создав кланы Ротшильдов, Рокфеллеров, Морганов, Дюпонов. Такие люди несомненно возродят государство Израиль. Маркс писал, что революции должны произойти в высокоразвитых странах уровня Англии, Германии, США, но произошло в якобы отсталой России. Коммунисты кричат, что Россия отсталая, потому что двести с лишним лет была под татаро-монгольским игом, потом — под гнетом крепостничества и деспотизмом царского режима. Чепуха! Самое счастливое время для русского народа было, когда наши князья платили дань ордынцам. Ханы жили далеко, куда отвозился ясак госпоставкой, составленный из налогов с русских. Крестьяне не видели у себя ни одного татарина. Теперь колхозник платит налоги в дань совецкому государству раз в пять больше, он безлошадный, без земли и скота. Многие бездомны, старая изба развалилась, а новую поставить нельзя. Ежели при царях за порубку казенного леса платили штраф или подставишь задницу под кнут, теперь — лагеря, где со дня на день наденешь деревянный бушлат. Вот троцкисты. Ежели б они пришли вместо Сталина к власти со своим Бронштейном-Троцким, было бы русским лучше? Нет, сталось бы то же самое. Сталин дал привольную жизнь Грузии, Троцкий бы дал — евреям. Не все ли равно Ивану, на кого работать: на татарина, помещика, коммуниста или троцкиста! Беда, что всегда — на кого-то, не на самого себя. Фактический глава правительства немец Бирон в царствование Анны Иоанновны говорил, что русский человек лишен познания своей нации. Неправда, но русские слабы в добровольной организации своей жизни из-за масштабности нации, по нашему великодушию. Принимают варягов со стороны. Они и прут к нам, то от татар, то от немцев, то от кавказцев, то от евреев! На сегодня в Европе проживает тринадцать миллионов евреев. Из них в СССР — одиннадцать миллионов. Это значит, здесь снова лафа варягам, а западноевропейцы справляются без них... Такую контрреволюцию и антисемитизм, что провозгласил Михайлов, многие из нас услышали впервые. Еще я с юношеским пылом подумал, что как бы не угнетала народ разная сволочь, люди все равно будут радоваться солнцу, звездам и луне. Да — и луне, ведь она так загадочна своим ликом, похожим на какое-то существо. Луна тоже будет освоена — только не заключенными, а вольными людьми! Это лишь в СССР для освоения севера лягут костьми зэки. "Енисей" оставил позади остров Колгуев, далее, не доходя Карских ворот, свернул в устье реки Печора. Здесь наш этап перегоняли с океанского судна на пароходы Северного речного пути. На них мы должны идти до печорского притока реки Уса, оттуда — в лагерную Воркуту. На отлогом побережье большое ненецкое село в россыпи деревянных избушек. Нашу партию вечером высадили первой, на берегу окружили охраной с пулеметами. По трапу спускался художник-курд, держа костыли подмышкой, позади кто-то нес его вещи. Значит, может передвигаться на якобы парализованных ногах? Рядом сказали, что в Бутырках по указанию врачей у него отнимали костыли, но тот наотрез отказывался передвигаться без них. Неужели изображает парализованного, чтобы избежать физической работы в лагере? Курд, заслуженный член Академии художеств, ковылял к нам и видел у многих понимающие улыбки. Вытаращил глаза с ненавистью, будто кинется с кулаками. Интеллигентные зэки погасили улыбки, заговорили меж собой о близком ночлеге, словно не замечая остановившегося близ художника. Нашу партию почти из одних троцкистов завели в барак, в комнатах которого ничего не было, но полы чисто выметены. Легли в одной на них, стало тесно. Я пошел по бараку искать свободное место. В другой комнате посередине лежит на одеяле, накрывшись пальто, лишь один человек, подложив руки под затылок, смотрит в потолок. Это Сергей Седов. Сын Троцкого выдающийся только среди троцкистов, поэтому я постелился рядом. Лег, повернувшись к нему лицом, закрыл глаза, сказав: — У вас здесь совсем свободно. Он поинтересовался: — Сколько мы здесь пробудем? — Начальник конвоя говорил охране, что с утра погрузят на речные пароходы. Вошел троцкист и спросил: — Сережа, ты здесь? А кто с тобой? Седов сказал: — Черкасов. Троцкист помялся. — Да ложитесь, места много, — ободрил я. Вскоре наша комната заполнилась другими троцкистами, улеглись и братски захрапели. Неподалеку спал бывший управляющий трамвайным депо Москвы Рабинович. Больше походил на профессора: высокий, представительный, выпуклый лоб, разумные голубые глаза, выражался четко. Ко мне относился с опаской как к приятелю Михайлова. Рабинович был из троцкистской оппозиции, но и с троцкистами осторожен, хотя откровеннее чем с остальными. Раньше я не встречал людей более настороженных, был уверен, что Рабинович никогда не растеряется и не пропадет. Потом на шахтах Воркуты он создал бригаду из евреев-троцкистов, ударно работавшую на погрузке угля, получившую за это переходящее "красное знамя". Я не сомневался, что Рабинович с бригадой обязательно уцелеет. Однако его и бригадных расстреляли в тундре вместе со всеми троцкистами... Из них бригада Рабиновича работала единственной, но и это не помогло. Никакими способностями, стараниями не избежишь судьбы, назначенной тебе предыдущей жизнью! Утром, сидя на полу, мы завтракали своими запасами. Рабинович ел хлеб с колбасой, что-то рассказывал окружавшим его троцкистам, озираясь на меня. Я улыбнулся и сказал: — Что вы на меня так смотрите, будто я у вас украл трамвай? Все захохотали, Рабинович обиделся: — Бросьте ваши плоские шутки! — Обратился к троцкистам: — Я не могу говорить, пока он здесь. Его успокаивали, что я порядочный арестант. Он бросил в мою сторону: — Среди миллионов людей у меня в трамваях не было таких пассажиров. Разве только ехали безбилетниками! Я отрезал: — Но теперь мы тут все едем бесплатно. Седов сделал кислое лицо: — Ну хватит, товарищи! Из двери раздался крик: — Выходи на посадку! Пароход Печорского речного пароходства раз в десять меньше океанского "Енисея", но более комфортабельный. Это обычные пассажирские суда, совершавшие регулярные рейсы по Печоре и ее притокам. Нашу партию разместили на одном из них в трех классах кают, где были даже четырехместные, а иным достались трюм и палуба. Осень стояла сухая, безветренная, мы столпились на палубе, с интересом разглядывая наш новый конвой, которому на берегу энкавэдэшная охрана сдала этап. Он состоял целиком из лагерных зэков, вооруженных трехлинейками с примкнутыми гранеными штыками. Для троцкистов из политизоляторов такая "самоохрана" была новинкой. "Самоохранник", то есть охранник самого себя и зэков ему подобных, стоял на высоком помосте в центре палубы с винтовкой наперевес, как и другие по бортам. Одет в изжеванную, застиранную до желтизны красноармейскую гимнастерку, штаны, на голове потрепанная буденовка. Высился, расставив ноги в опорках с обмотками до колен, с каменной мордой и мутными глазами. Их набирали из мелких уголовников, хулиганов, "бытовиков". Окружившие его зэки говорили наперебой: — Он же сам заключенный! — Сколько ему платят? — Нисколько, но хорошо кормят, сокращают срок, не заставляют работать. "Самоохранник" привычно помалкивал, слегка корежась от подковырок, шуток бесцеремонных троцкистов. Он мог с нами расправиться только при попытке к побегу. По крутым или плавным берегам стелились сосны, ели, пихты; то декоративно громоздились в высверках солнца, то темнели провалами непроходимого леса. Впереди вереницы зэковских пароходов река торила серо-зеленую тайгу, голубенько выглядывая из нее под синим узором хвойных вершин. Дрожал маревом горизонт, сливаясь с прозрачным небом. Хотелось плыть и плыть, погружаясь в объятия чудесного леса... Но стоило скосить глаза, буровили по бокам нашего каравана конвойные катера с пулеметами. Мы плыли долго, причаливая то к одному, то к другому селению зырян, которых потом называли «коми», иногда простаивая по дню. Впереди ждал конечный причал Уса, от которого до Воркуты нас повезут по узкоколейке с маломощным, словно игрушечным паровозиком и такими же вагончиками. Однако по-настоящему покончил с собой в каюте троцкист. Когда другие ушли на палубу, он привязал полотенце к вешалке у двери, сунул голову в петлю, поджал ноги и удавился. На очередном причале у поселка труп конвойные понесли на берег. Троцкисты запели старинные революционные песни. Они пели их стоя и лежа, сидя, не сбиваясь в ряды, чтобы не выглядело демонстрацией, так как конвой приказал молчать, грозя расстрелом. Жители толпой сбежались к реке. Троцкисты пели мощным мелодичным хором похоронные марши русского революционного движения: Вы жертвою пали в борьбе роковой Любви беззаветной к народу, Вы отдали всё, что могли, за него, За жизнь его, честь и свободу… Обращались к товарищу, которого конвойные опрометью тащили по причалу: Замучен тяжёлой неволей, Ты славною смертью почил, В борьбе за рабочее дело Ты голову честно сложил... Реквиемы стоном рвали печорские просторы. Троцкисты выводили и выводили: Порой изнывали вы в тюрьмах сырых... Свой суд беспощадный над вами Судьи-палачи уж давно изрекли, И шли вы, гремя кандалами. Идешь ты усталый, а цепи гремят... Закованы руки и ноги. Спокойно, но грустно свой взор устремил Вперед по пустынной дороге… Капитан парохода и начальник конвоя метались, требуя прекратить, а хор пел сильнее. Конвойные начали стрелять из винтовок поверх голов. Троцкисты не замолкали, пели под выстрелами. На берегу из-за пальбы прибывало народу. Марши подхватили на всех пароходах этапа! Над тайгой многоголосо неслось: С тобою одна нам дорога, Как ты мы в острогах сгниём, Как ты для рабочего дела Мы головы наши снесём. (Продолжение следует) СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ Черкасов Георгий Акимович (1910 -1973) Инженер-химик 1910. – Родился в Ташкенте. Отец – родом из донских казаков, специалист по созданию аппаратов для подъема затонувших судов. Мать, Полина Герасимовна Черкасова (урожд. Борисова). В семье еще два сына и сестра. 1919, 7 января. – Брат Александр участвует в белом ташкентском Осиповском офицерском восстании. 1920-е. – Переезд семьи в Москву. Оканчивает среднюю школу. Поступление в Московский химико-технологический институт имени Д.И. Менделеева. 1932. – Арестован за написание и распространение «ярко выраженного контрреволюционного стихотворения» «К пятилетнему торжеству», заголовок которого связывался с 1-м пятилетним планом в СССР. Издевательства надсмотрщиков. 1932, 4 октября. – По постановлению тройки ПП ОГПУ МО на основании ст. 58-10 УК РСФСР осужден на 2 года ИТЛ. Верхнеуральский политизолятор. 1934. – Освобожден по отбытию срока. 1936, 15 июня. – По постановлению Особого Совещания при НКВД СССР «за контрреволюционную агитацию» осужден на 3 года ИТЛ. Бутырская тюрьма. Направлен «в распоряжение начальника УХТПЕЧЛАГа НКВД, для направления на Воркуту под усиленным наблюдением, как склонного к побегу». 1936, 14 июля. – Воркутлаг. «Старый кирпичный завод». 1937, осень – февраль 1938. – Палатка-барак смертников на реке Уса. Массовые расстрелы заключенных. 2000 убитых только из одного лагеря. Смертник «Кашкетинских расстрелов». (В 3-м отделе ГУЛага оперуполномоченный Ефим Яковлевич Кашкетин работал с первых чисел января 1938 года, в аппарате четыре месяца, в лагерях восемь месяцев. С января по апрель 1938 года он находился в командировке в Воркуто-Печорском лагере, а с сентября по 20 декабря 1938 года — в Ухто-Ижемском. В командировку в Коми АССР он ехал в качестве руководителя оперативной группы для борьбы с троцкистами, для выполнения приказа НКВД СССР № 00409 от 1937 года.) 1938, 6 ноября. – Освобожден по «бериевской» амнистии. 1939, начало. – Пешком с реки Усы по Печоре до станции Мураши. 1941. – Фронтовик Великой Отечественной войны. Лейтенант Советской армии. Подпоручик Войска Польского в 17-й стрелковой дивизии. Дважды контужен. Награжден орденами и медалями. 1945. – Демобилизация 2-й очереди. 1946, 6 декабря. – Рождение сына Владимира (будущий писатель В.Черкасов-Георгиевский). 1949. – Арестован «за враждебный настрой к Советской власти, антисоветскую агитацию». 1950, 19 апреля. – Осужден по постановлению Особого Совещания при МГБ СССР на основании ч. 1 ст. 58-10 УК РСФСР на 10 лет ИТЛ. Лагпункт Вятлага «Березовка». Кайские лагеря Кировской области. 1955, 13 июня. – Реабилитирован только по последнему делу Центральной комиссией по пересмотру дел на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления, содержащихся в лагерях, колониях и тюрьмах МВД СССР и находящихся в ссылке на поселении. 1960-е. – Написание воспоминаний «Воркута» о 1936-1939 гг., стихов и живописных картин из лагерной жизни, на другие темы как художник. 1973. – Черкасов Георгий Акимович скончался. 1989, 15 марта. – Прокуратурой СССР реабилитирован полностью. С сайта «Воспоминания о ГУЛаге» https://vgulage.name/authors/cherkasov-georgij-akimovich/ КОММЕНТАРИЙ В.ЧЕРКАСОВА-ГЕОРГИЕВСКОГО Этот текст мемуаров моего отца Г.А.Черкасова мною отредактирован. Он вошел в мой роман «Меч и Трость» (в книге «Избранное»: Москва, «Ваш формат», 2016). Так же см. роман на моем сайте «Меч и Трость» — http://apologetika.eu/modules.php?op=modload&name=News&file=article&sid=3049 Там мемуары излагаются от имени бывшего гулаговца В.Н.Затольского, его жизненный прототип В.В.Запольский, скончавшийся в 1992 году в Германии. Часть романа «Меч и Трость» об этапе из московской Бутырской тюрьмы троцкистов, других оппозиционеров, их деятельности и расстреле на Воркуте написана мной по рукописи воспоминаний «Воркута» моего отца Георгия Акимовича Черкасова, бывшего политзэка УХТПЕЧлага, Воркутлага в 1936-1939 годах. Мемуары строго документальны вплоть до каждой фамилии, имени. Их изложение в романе может использоваться для исследований и библиографии. Например, Википедия ссылается на этот текст в своей статье «Рохкин, Григорий Евсеевич» о солагернике Г.А.Черкасова. Этот пласт Воркутинского ГУЛага почти неизвестен в работах исследователей данной темы. Даже А.И.Солженицын в «Архипелаге хГУЛаге» смог использовать лишь небольшой материал по Старому кирпичному заводу на Воркуте, кашкетинских там расстрелах, т.к. ко времени написания этой его книги уже почти не осталось в живых бывших воркутинских политзэков. Мемуары Г.А.Черкасова по воркутинской части его политзэковской судьбы среди троцкистов и других оппозиционеров в 1936-1939 годах в моих книгах и на сайте «Меч и Трость» опубликованы впервые. Часть мемуаров «Воркута» Г.А.Черкасова ранее опубликована мной в моем рассказе «Конвейер ”на кирпичики“» (альманах «Азъ». Выпуск 2. М., «Обновление», 1991. С. 13-25). Так же см. этот рассказ на сайте «Меч и Трость» — http://archive.apologetika.eu/modules.php?op=modload&name=News&sid=1004&file=article&pageid=2 Финальная часть мемуаров «Воркута» о 1939 годе использована мной в моем романе «Чем не шутит черт». (М.: ТЕРРА - Книжный клуб, 2000. С. 137-197). Так же см. этот текст на сайте «Меч и Трость» — Владимир Черкасов-Георгиевский. Из ЧАСТИ III. К О Л Д У Н О Л О Г И Я. Дядя Кондрата фронтовик Мефодий в ГУЛаге, колдун Отто, где события по хронологии смещены в послевоенное время. Там рассказана от имени героя романа Мефодия Долонина его дорога из ГУЛага на свободу — http://apologetika.eu/modules.php?op=modload&name=News&file=article&sid=2048 |
|
Эта статья опубликована на сайте МЕЧ и ТРОСТЬ http://www.apologetika.eu/ URL этой статьи: http://www.apologetika.eu/modules.php?op=modload&name=News&file=article&sid=3816 |